СТАРЕЙШИЙ ЮВЕЛИР КРЫМА: «ЛЮБОВЬ К ЭТОЙ КРАСОТЕ ПРОДЛИЛА МНЕ ЖИЗНЬ…»
84-летний Айдер Асанов из династии ювелиров почти всю жизнь работал на заводе, а в 64 года понял, что остался единственным в мире человеком, немного знакомым с традиционным крымскотатарским ювелирным искусством. И возродил его. В одиночку
Илона Тунанина
фото: Юрий Лашов
Его работы — застывшая в серебре музыка. Словно вальс из «Щелкунчика» Чайковского — летящий, изящный, праздничный. Творения бахчисарайского ювелира Айдера Асанова, работающего в технике филигрань, радостные и легкие — совсем не похожие на его судьбу. Глядя на изящное серебряное кружево, из которого «сотканы» украшения, трудно поверить, что мастер прожил сложную жизнь.
«Отец взял в депортацию 4,5 килограмма серебра»
Маленький Айдер с замиранием сердца наблюдал за каждым движением отца: как тот плавит серебро, как делает из него тончайшие нити, из которых «вырастают» цветы, плетутся узоры и создаются сказочные орнаменты. Отец работал так увлеченно, что маленький Айдер не мог дождаться, когда можно будет взять в руки инструмент. Он подолгу задерживался у стола, наблюдал, впитывал, а если везло, помогал отцу. Тогда Айдер и представить не мог, что станет единственным хранителем ювелирных традиций, накопленных целым народом. В семье Асановых мастерством филиграни владели прадед, отец и младший брат деда Аджи Умер — ювелир, известный далеко за пределами Крыма. На выставке 1910 года в Париже сделанная им серебряная ваза с цветами из платины и золота разных цветов заняла второе место, а серебряный пояс его работы сейчас украшает одну из экспозиций Ханского дворца в Бахчисарае.
Но главным учителем Айдера был все-таки отец Абдулмеин Асанов, под его строгим руководством он постигал секреты мастерства, и уже в 10 лет закончил первую серьезную работу — пряжку для пояса.
— Не знаю, что с ней потом случилось. В депортацию мы украшения не увозили — отец взял с собой в Среднюю Азию только 4,5 килограмма серебра, были заготовки. Но их пришлось продавать кусками, чтобы спастись от голода, — Айдер Асанов сидит в своей мастерской, словно ученик за огромной многофункциональной партой — с выдвижной панелью, множеством ящичков и коробочек. Под рабочим столом кожаный портфель — в нем, как окажется позже, Айдер-ага специально для нас принес свои работы. На потертую, в разводах, поверхность стола падает желтое пятно электрического света, в нем замысловатые инструменты ювелира выглядят еще причудливее.
— До войны работа филигранщика была востребованной: только в Бахчисарае работали 24 мастера. Их имена я помню до сих пор. А всего в Крыму — около 50 человек. Значит, конкуренция между ними была мощная: надо ведь не только сделать вещь, но и продать.
— А чем отличались работы вашего отца?
— Отец очень чисто работал. Все деталюшки у него были легкими, как пушинка. И еще был большим придумщиком. Он часто говорил, что главное в нашем деле — фантазия.
Как Айдер спаял голову Ленина
Мастерская Айдера находится в Бахчисарае, недалеко от места, где он вырос. Путь от дома до работы, который он проезжает каждый день, словно соткан из воспоминаний. Здесь, возле стены покосившегося дома, мальчишкой он играл в футбол, там стоял фонтан, возле которого собирались в жаркую погоду передохнуть и освежиться горожане, а речушка Чурук-Су, сегодня больше похожая на сточную канаву, когда-то была полноводной и весело журчала по камешкам. Попрощаться с родным городом пришлось в 1944‑м, когда Асановых вместе со всем народом выслали в Среднюю Азию. Айдеру было 16. Он мечтал стать художником и продолжать семейные традиции, но пришлось идти на завод — токарем.
— Я два года хлопотал о разрешении учиться на отделении живописи в художественном училище в Ташкенте, а когда получил согласие, успел закончить только три курса — пришлось взять академотпуск, чтобы ухаживать за больными родителями. В общем, не сложилось, — мастер на несколько секунд умолкает и смотрит в окно.
Айдер вернулся на Ташкентский электротехнический завод, параллельно с работой начал осваивать специальность инженера-технолога по холодной обработке металла. И уже через пять лет возглавил литейный цех. Талантливому парню доверяли самую сложную работу. В Гулистане, городе, где Асановы жили в годы депортации, до сих пор можно найти ограды и памятники, отлитые крымским мастером.
— Место, куда нас поселили, называлось станция Голодная Степь. Там земля из-за подпочвенных вод, как резиновая подушка. Нужно было эти земли осваивать под хлопок. Хотели сделать город-сад — Гулистан. И сделали! Там я оставил о себе память, — Айдер-ага хитро прищуривается. — Решили на главной площади Гулистана поставить памятник Ленину высотой почти семь метров. Голову отлили в Ленинграде из семи кусков металла, прислали нам. Я этот памятник заканчивал — запаивал стыки. Считай, собрал голову Ленина.
Украшения из электродвигателя
Айдер-ага — человек ускользающий. Кажется, поймала нить разговора, потянула, а она оборвалась. Каждый новый вопрос — как новое знакомство, словно подбираешь ключи к множеству ящиков, содержимое которых неизвестно.
— В 1990 году я вернулся в Крым, в село Красногорка Ленинского района, и попал в колхоз. Там мне пригодился токарный опыт. А когда колхозы распались, мне в селе делать стало нечего — в сельском хозяйстве я вообще ничего не понимал. Жить стало трудно. Тогда я начал искать мастера, у которого мог бы подучиться ювелирному делу. И выяснил, что из депортации из мастеров вернулся только я один. Все остальные похоронены в Средней Азии.
На возрождение семейного дела Асанову потребовалось 10 лет. Только в 2000 году в Бахчисарае открылась его мастерская.
— Сразу вспомнился тот опыт, который передал отец?
— Нет, конечно. Больших трудов стоило. Помещение-то отремонтировали, инструменты купили, а материала — нет. Пришлось разобрать сгоревший электродвигатель, оттуда вытащить медную проволоку. Так и получились первые пояс, нагрудное украшение и «таблетка» для шапочки-фески.
Эти работы хранятся в мастерской до сих пор, в специальной витрине, под стеклом. Для Айдера-ага они бесценны.
— Изделия получились медные, черные, грязные, — хмурится Айдер собственным воспоминаниям. — Нужно было их отбелить, а потом посеребрить. Отец мне эту работу не доверял, делал сам, но я все видел. Для серебрения нужны электролит и микротоки, чтобы шла химическая реакция, серебро расщеплялось и покрывало изделие. Нужен был особый химикат. Отец называл его «желтая кровяная соль». Мы долго искали эту «соль» в аптеках, пока не выяснили: по-научному она называется железистосинеродистый калий. А потом стало проще, — Айдер-ага распрямляет плечи, словно сбросив груз прошлого, и улыбается уголками глаз.
Секреты серебряного кружева
— Филигрань есть у многих народов: в Индии, в Японии, в Китае, в арабских странах. То, что мы делаем, я называю крымская филигрань.
— А в чем ее отличия?
— Свои узоры, близкие к природе. У нас, в основном, все рисунки — это растительный мир. Айдер-ага выдвигает ящичек стола, словно фокусник, одну за другой достает несколько жестяных коробочек. В одной скрученные в спирали серебряные нити, в другой — каркасы пряжек, в третьей теснятся уже готовые украшения с цветочным орнаментом.
мастер кладет на шершавую ладонь серебряную форму, отдаленно похожую на крупную бабочку. — Чтобы сделать такой каркас, нужно несколько дней.
Сначала мастер покупает в банке слиток серебра (стоимость одного грамма — около 20 гривен). Из него отливает чубук (небольшого размера брусок), который «разрезает» на кусочки проволоки разной толщины и длины. Потом проволоку расплющивают, собирают из нее основу. А на основу накладывают ажурные детали: цветы, шарики, спирали, завитки. Когда все детали заняли свои места, украшение смачивают водой и посыпают специальным порошком — смесью серебра, буры и борной кислоты. Порошок вступает в реакцию с водой — и запаивает стыки, закрепляет детали. Кстати, чем детали меньше, тем ценнее работа. Толщина некоторых проволочек — одна десятая миллиметра.
Ювелир вертит в руках хрупкую, как снежинка, кружевную брошь. Каждая его работа неповторима, а процесс придумывания порой занимает времени больше, чем производство.
— Филигранщик — тот же самый художник, тот же самый музыкант, философ. Постоянно нужно быть в поиске. Придумывать — самое сложное в нашей профессии.
— Эскизы рисуете?
— Очень редко. Не привык, потому что отец не рисовал. Я‑то могу рисовать, но когда работаешь с проволокой, ее можно сгибать-разгибать, искать нужный рисунок. А если делать это на бумаге, требуется больше времени.
— Есть работы, которыми вы особенно гордитесь?
Айдер-ага пожимает плечами:
— Если вчера чем-то гордился, то сегодня уже поздно, нужно другое, новое. Я очень редко доволен своей работой. Многое выбрасываем, переплавляем. Всегда хочется сделать лучше.
— Технология производства сильно изменилась по сравнению с прошлым?
— Только в мелочах. Например, раньше проволоку накручивали вручную, сейчас используем дрель. Раньше паяли керосиновой лампой. Вот там, на шкафу стоит, достань, — обращается Айдер-ага к фотографу «Республики».
Пока Юрий тянется за керосинкой, мастер не произносит ни слова. И лишь когда лампа (железная кружка с носиком, из которого торчит толстый фитиль) оказывается на столе, продолжает рассказ.
— Сюда наливают керосин, зажигают, — неожиданно в руках у ювелира оказывается фивка (железная трубочка, похожая на мундштук), — а потом берешь в рот фивку и дуешь, направляешь потоком воздуха пламя на изделие. И оно запаивается.
Айдер-ага демонстрирует, как нужно правильно управляться с фивкой. Пламя от керосинки пляшет, словно дрессированная змея под дудочку укротителя.
— Могу сюда дуть 10–15 минут без остановки, — не без гордости говорит ювелир, вытащив изо рта “мундштук”. — Но с керосиновой лампой долго работать. Потом у нас была бензиновая горелка, а сейчас потихонечку переходим на газ. Года четыре назад я был в Турции, рассказал там, что работаю на бензине, так турецкие мастера смеялись — мы, получается, сильно отстали.
Испытание шестилистником
Известность пришла к Айдеру Асанову уже в почтенном возрасте. Сейчас, в 84 года, он — заслуженный мастер народного творчества Украины, член Национального союза народных мастеров, выставки его работ проходят в России, Польше, Турции.
— Важно, что оценили, пусть и в конце жизни, — задумчиво произносит Айдер-ага, глядя перед собой. Сегодня у него есть многое, о чем он даже не мечтал, будучи подмастерьем своего отца: мастерская, прекрасные работы и ученики, которым он охотно передает свой талант.
— Когда мы только открыли обучение, сюда, наверное, человек сто пришли. Но мы отобрали только 12 человек.
— Как отбирали?
— У нас нет никаких экзаменов. Вот, шестилепестковый цветочек, — Айдер-ага раскрывает ладонь, в которой лежит украшение. — Этот цветочек, когда готова необходимая проволока, я делаю за пять минут. Мы даем ученикам задание — сделать точно такой же за полтора часа. Если сделает — принимаем на работу. Это с виду просто, но надо, чтобы лепестки были похожи друг на друга, находились на одном расстоянии. А проволока, бывает, не слушается. Абитуриенты, как их принято называть, — хитро щурит глаза Асанов, — смотрят, что не получается, и не приходят больше.
Уже в финале беседы Айдер-ага спохватывается, что не угостил нас кофе. Словно в компенсацию раскладывает на столе зеленое сукно, достает из портфеля одно за другим изящные украшения: серьги, браслеты, колье, кольца. Хрустальной хрупкости, даже страшно прикоснуться руками. Они завораживают — глаз не отвести. Айдер-ага замечает наше смятение, он доволен произведенным эффектом. Видимо, именно такой реакции он и ожидал.
— Если бы я не организовал мастерскую, наверное, давно бы уже умер, — мастер будто по заказу приберег самые сильные слова напоследок, и окончание разговора получается почти киношным. — От всех этих неприятностей, которые пришлось видеть в жизни. Мне сейчас 84 года. Только любовь к этой красоте продлила жизнь. Это как наваждение, я приеду домой и тороплюсь, скорее бы утро да на работу. Особенно, когда что-то незаконченное есть, когда вещь тебя мучает, рвется наружу. Я очень люблю свою работу. Она бесконечна.
r-ua.info/archives/299
